Впервые на театральные подмостки девочка Соня Никифорова вышла в колпинском камерном театре, будучи ученицей старших классов. Вообще-то, она всё детство занималась музыкой, и в планах было музыкальное училище. Но она объявила родным, что заканчивает музыкально образовываться и будет поступать в театральную академию. После 10-го класса она решает пройти вступительные испытания, чтобы понять, как это — поступать на «актёрское». Она с успехом проходит первые этапы и воодушевлённая возвращается в родной город, оканчивать школу. Кажется, что в следующем году Соня неминуемо станет студенткой театрального ВУЗа. Но нет. В следующее лето её никто не возьмет на свой курс. И через год тоже. Она будет учиться на филфаке, каждый год пробуя поступить вновь. Ей удастся сделать это в 21 год, когда она уже будет взрослым рассудительным человеком с дипломом филолога на руках. 

Сейчас, когда София востребованная театральная актриса, мысль расстаться с работой многим покажется чем-то абсурдным. Но не ей. Именно поэтому её 5 театральный сезон является завершающим. Что дальше? Что-то совершенно иное и манящее. А для чего тогда жить, если бояться двигаться?

— Давай поговорим о твоём поступлении в театральную академию. Как ты считаешь, такой тернистый путь был тебе необходим?

— Конечно. Возможно, если бы я поступила с первого раза, то могла бы расслабиться. А так у меня было время подумать нужно мне это или нет. Я поступала каждый год и понимала, что мне это нужно. Хотя я не чувствовала отдачи в тех местах, куда приходила, и понимала, что не к этим людям мне нужно поступать, не с ними нужно строить свой творческий путь. Человек ведь взрослеет и понимает, что он хочет, чтобы не только его выбирали, но и он выбирал, где и у кого ему лучше учится. Можно сказать, что во мне тогда стали зачатки сознания просыпаться. А потом, когда я уже поступила, я поняла, для чего были эти шесть лет мук, чтобы случилась эта невероятная профессиональная встреча с Бутусовым. Для меня это стало каким-то очевидным вознаграждением вселенной. В общем-то, этот этап сформировал меня, дал мне много энергии, чтобы работать, чего-то добиваться и вообще не думать ни о чем, кроме работы и учебы. Эта действительно была страсть очень сильная. И вообще, меня этот этап научил работать и не сдаваться. Поступив, я очень четко осознала, что если я смогла сделать это сейчас, то я смогу победить что-то потом. А через какое-то время, уже пошли вопросы… Да, эта история случилась, а дальше что? Знаешь, мы ведь примеряем на себя определённые сценарии, которые созданы большим количеством архетипов. Вот есть актеры, которые рассказывают свою историю долгого пути к цели. Им уже много лет, они отдали сцене всего себя, это дело их жизни. А я почувствовала, что такое не для меня. Я вот не видела еще таких историй, когда бы человек отдавал очень много времени какой-то цели, а потом смог осознать, что есть еще какой-то путь. Я почувствовала, что есть опасность застрять в этой истории. Так что для меня весь этот опыт еще и про то, что нужно уметь уходить от навязанных сценариев.

— Именно поэтому ты сейчас расстаешься с театром?

— Да. У меня не было идеи сжечь все мосты. Просто я не хочу превратиться в человека, который, условно говоря, пишет в стол. Я сейчас решила завершить со всеми работами и продолжить вести только «Медею», потому что это очень важный спектакль, он должен жить. При этом ни я, ни режиссер не исключаем того, что со временем на моё место может прийти другой человек.

— Расскажи о работе над «Медеей». Как это на тебе отразилось?

— Знаешь, у меня было ощущение, что я всегда давала себе в работе какие-то поблажки. Я не была безответственной, не работала в пол силы, нет. Но тогда я задумалась о верности, о предназначении, причем не только в творчестве. Женя Сафонова, режиссер спектакля, поставила передо мной вопрос об ответственности. И я очень изменилась после этой работы. Я ощутила эту колоссальную ответственность за всё. Если у меня так много мыслей и идей в голове, то я должна не просто их транслировать, а должна, в первую очередь применять на себе. Важно найти баланс между физическим и духовным. Я в какой-то момент стала изучать, что такое срединный путь. И вот «Медея» — это такой способ погрузить себя в ад для того, чтобы потом отчиститься. Эта работа стала очень хорошим продолжением моей жизненной истории.

— Когда я была на показе, то некоторые люди выходили из зала. Это не льстит тебе как актёру? Ведь ты делаешь что-то настолько сильное, что люди не могут оставаться равнодушны.

— Тебе это должно льстить, когда ты только начинаешь изучать все степени провокации. Но дело в том, что в «Медее» нет провокации. Провокация содержится там только в степени честности. И если люди пугаются на «Медее», то я не права. У меня нет задачи напугать. Это моё актерское эго, возможно, с которым нужно работать. Для меня здесь важно погрузить зрителя в тему, чтобы он сделал для себя выбор, нужен ему этот опыт сейчас или нет. «Медея» сложный спектакль, и люди уходят по разным причинам. Кто-то просто психически не выдерживает. Человеку начинает казаться, что его прессуют, на него давят. А в кого-то эта история просто не попадает. Такое тоже бывает.

— Когда ты связала свою жизнь с театром, ты как-то сформулировала для чего всё это? У тебя есть определённая миссия?

— Да. Изначально эта миссия более пространная была. Знаешь, мне нравится сравнение актёра с инструментом. Вот я музыкант и могу освоить какой-то инструмент. А став актрисой, я смогла постепенно освоить и осознать себя. Я чувствовала, что у меня есть задатки, что я могу сделать из себя какой-то очень хороший материал, чтобы использовать это для разрешения каких-то сложных вопросов. Внутри меня всегда работает провокация. Это мой инструмент. Мне важно саму себя провоцировать какими-то вопросами, относительно честности, устоявшихся мнений. И мне нравится пробуждать человека. Когда ты, условно говоря, задаешь со сцены вопрос, а у зрителя глаза меняются, и он здесь и сейчас оказывается. Вот этот момент осознания себя здесь и сейчас — это очень важно.

— Расскажи немного о Бутусове. Каково работать с ним?

— Бутусов — это такая связующая нить между всеми актёрами. Во время работы мы можем делать самые разные этюды и по-своему раскрываться, но он задает темп и направление всему, выстраивает путь. И он умеет в себя влюблять. Это факт. Он создает абсолютные условия каких-то романтических отношений. Вы делаете вместе спектакль и существуете в этой эйфории. Невозможно друг от друга оторваться просто напросто, хочется пребывать в этом, открывая всевозможные новые грани.

— Если говорить о тебе, как о театральном зрителе, то какая ты? Как ты смотришь спектакли?

— Я сама сейчас этим вопросом задаюсь. Прежде всего, я должна быть открыта для восприятия. Не хочется быть тем зрителем, который раздражённо ругает всё и вся. Поэтому я стараюсь открыться и поддаться импульсу. Меня очень вдохновляют какие-то интеллектуальные вещи. Именно интеллектуальные, не заумные. И вот постижение этих истин пробуждает во мне очень сильное чувство. Случается попадание, и в сердце начинается пожар. Но знаешь, бывает, что ты с чувством отдаёшься постановке, а потом осознаешь, что это просто были эмоции. А для чего? Поэтому я стараюсь различать эмоциональные всплески от действительно важных проникновений.

— А важно ли пересматривать то, что произвело на тебя впечатление?

— Если тебя какая-то вещь зацепила, то, конечно же, да. Важно это вновь пересмотреть. Во-первых, чтобы проследить то, как изменилось твоё отношение к этому, как ты сам изменился. А во-вторых, часто возникает желание оказаться в определённом состоянии, пережить какие-то эмоции. Это такого рода психологический тренинг, наверное. Это такой способ энергетической подпитки.

— Кто способен воспринимать современный драматический театр?

— Давай говорить «без шелухи»: нужно просто быть открытым. Ты либо готов, либо нет. Если ты не готов воспринимать что-то новое и нестандартное, то тебе нечего делать в зале. Тебе это попросту не нужно. И нельзя винить людей в том, что они закрыты, это ведь бессознательный процесс. Здесь важно быть в диалоге с собой и понимать какие-то внутренние процессы. Если ты ощущаешь потребность в чем-то новом, то нужно идти.

— Ты ведь училась на филфаке. Как это повлияло на твою работу с текстами уже в театре?

— Филфак вообще воспитал меня. Это моя кровь в каком-то смысле. Я очень люблю язык — это живая материя, это корень всего. Иногда ты не можешь воспринять и осмыслить текст, и вот тут на помощь приходит язык. Эти знания мне очень помогают, я всегда ими пользуюсь.

— Как ты пришла в режиссуру? С чего всё началось?

— Страсть к кино у меня была всегда. У меня папа настоящий киноман. Помню, как он с друзьями пересматривал какие-то фрагменты фильмов, потом они всё это бурно обсуждали, разбирали досконально. И я выросла в этой атмосфере. Мы ведь вообще живём в окружении кино. А когда мы стали делать «Кабаре Брехт», я вдруг поняла, что вижу это самое кино вокруг себя, и я просто не могу ничего поделать, я должна снимать. Так, собственно, появились «Хроники моей любви», документальный фильм о нашем театре.

— Ты над этим фильмом работаешь уже не один год. Каково это вести столь длительный проект?

— Я веду его так, как идет наша жизнь. Я не могу торопить события. Нельзя заставить жизнь идти быстрее. Все придет само собой. Я в работе стала постигать эту истину. И это меня вело и вдохновляло. У всех процессов есть определенные стадии. И вот существование нашего курса – это очень сильное чувство. А фильм – это какой-то итог этого существования. Можно сказать, что это некое перерождение. Я понимала, что мне необходимо сделать этот фильм, чтобы завершить историю, развязать некий узел с театром.

— Почему именно документалистика?

— На самом деле, я долго не могла признаться себе в том, что мне нравится документалистика. А в определённый момент, я поняла, что меня очень задевают какие-то вещи, которые невозможно повторить на камеру. Есть то, что воссоздать дважды попросту невозможно. Но для меня документалистика невозможна без художественной составляющей. Для меня кино — это красота во всех её проявлениях. Ведь даже уродство может быть красивым, притягивающим. А если говорить о моей первой работе — фильме Dance Day, то здесь все сложилось. Была просто завораживающая работа танцоров в эклектических декорациях ВДНХ. И сначала возникла эта невероятная картинка, а потом уже я поняла, как из неё выудить смысл и показать, что танец — это важная форма человеческого существования.

— Как относишься к мнению, что режиссер — это мужская профессия?

— Многие просто привыкли думать, что мужчины — это про формализм и логику. И мне кажется, что если ты режиссер, то необходимо мыслить логично. Женщина просто должна развивать себя как цельную личность, потому что только на женской энергии нельзя выехать. Точнее, можно, но каков будет конечный результат тогда? Вот знаешь, есть эта «женская режиссура», которая меня раздражает. Точнее, меня раздражает некая бесформенность в режиссуре, иногда присущая женщине. Но вообще, женщина — это уникальный взгляд на мир. И это круто.

— Ты являешься преподавателем по актёрскому мастерству в благотворительном фонде «Живи с культурой». Ты работаешь с детьми, которые находятся в детском доме. Скажи, как найти ту грань между «прививать любовь к искусству» и «заставлять любить искусство»?

— Я, как ты понимаешь, работаю с очень непростыми ребятами, поэтому они зачастую эту грань сами выстраивают. Прежде всего, нужно быть честным. Иначе никак нельзя. Это дети, которые находятся в очень жесткой среде. И для меня важно хотя бы на этот час занятия создать для них другую атмосферу и изменить сложившиеся установки в их головах.

— Расскажи о проекте «Russian drama»

— Я бы сказала, что «Russian drama» — это некое дружеское сообщество интеллектуальных интровертов, с высокими эстетическими запросами. Изначально проект возник в поддержку моего фильма «Хроники моей любви» и для меня эти вещи по-прежнему неделимы и взаимосвязаны. Для нас важно следить за тем, что происходит вокруг, важно отразить тех людей, которые на наш взгляд, интересны в своём творчестве. Мы начали с того, что запустили краунфандинг и параллельно возник интервью-проект «Человек черновик». Это новый этап моей жизни и встреча с очень важными людьми.